«И НЕ ЖМУ РУКИ ВАМ» (М. ЦВЕТАЕВА и А. ТОЛСТОЙ)

Семиклассница записалась в городскую библиотеку, чтобы прочитать «Повесть о Сонечке».
Счастливая…
Отдал бы все 24 путинских дворца с Кремлём в придачу за возможность прочесть в первый раз Цветаеву.
Почти 25 лет как сам пишу. Патриарх…
Время составит избранное…

Юрий Дойков
30 января 2012

"Северный комсомолец" (Архангельск). – 1989. – 2 июня

— написала.    
Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед.
Все большие поэты — пророки.

Двадцатый век заканчивается, и теперь уже никто и ничто не сможет вычеркнуть ее имя из истории русской и мировой поэзии.
Однако далеко не все литературное наследие М. Цветаевой опубликовано в нашей стране. Многое не вошло и в зарубежные издания ее сочинений.
Недавно в читальном зале государственного архива Архангельской области я просматривал выходящую в Париже в период между двумя мировыми войнами газету «Последние новости». И а одном из номеров за 1922 год нашел не публиковавшееся в нашей стране письмо М. Цветаевой Л. Толстому и, возможно, неизвестное даже узкому кругу специалистов.
Любое слово, написанное М. Цветаевой, драгоценно. Предлагаю читателям «Северного комсомольца» историю появления этого драматического документа и само письмо.
6 ИЮЛЯ 1919 года двадцатишестилетняя Марина Цветаева читала во Дворце искусств только что написанную в голодной и холодной /Москве пьесу «Фортуна».
«Так вам и надо за тройную ложь Свободы, Равенства и Братства», — бросила она прямо в лицо народному комиссару просвещения А. В. Луначарскому. «Жаль, что ему.., а не всей Лубянке», — вспоминала она позднее.
Заведующий Дворцом искусств оценил чтение Цветаевой, в 60 рублей, от которых она публично отказалась. «Возьмите их себе (на 6 коробков спичек), я же на свои 60 рублей пойду поставлю свечку у Иверской за окончание строя, где так оценивается труд».
В 1922 году М. Цветаева покинула Россию. Она уехала в тот момент, когда определенную часть русской эмиграции, вдохновленную введением нэпа в России, охватила идея признания Советской власти и возвращения на Родину. Свои взгляды эта часть; эмиграции наиболее полно изложила, в сборнике «Смена вех» (Прага, июнь 1921 г.). Активно вела просоветскую пропаганду берлинская газета «Накануне», литературное приложение к которой редактировал А. Толстой, — он еще совсем недавно в одной из статей рекомендовал загонять большевикам иголки под Ногти и говорил, что сапоги будет целовать у царя, если восстановится монархия.
В одном из номеров «Накануне» было напечатано письмо К. И. Чуковского А. Н. Толстому, в котором говорилось: «Дорогой Толстой, не думайте, что эмигранты только за границей… В 1919 г. я основал «Дом искусств»… привлек Горького, Блока, Сологуба, Ахматову,
А, Бенуа и т. д. и вижу теперь, что создал клоаку. Все сплетничают, ненавидят друг друга, интригуют, бездельничают… они получают пайки, заседают, ничего не пишут и поругивают Советскую власть… Вы должны вернуться сюда с гордой и с ясной душой. Вся эта мразь недостойна того, чтобы Вы перед ней извинялись или чувствовали себя виноватым».

ЦВЕТАЕВА незамедлительно печатает «открытое письмо А. Н. Толстому» по поводу обнародованного им письма Чуковского;
«ЕСЛИ бы Вы не редактировали этой газеты, я бы приняла свершившееся за дурную услугу кого-либо из Ваших друзей.
Но Вы редактор, и предположение отпадает.
Остаются две возможности: или письмо оглашено Вами по просьбе самого Чуковского, или же вы сделали это по своей воле и без его ведома.
Если Вы оглашаете эти строки по дружбе к Чуковскому (просьба его} — то поступок Чуковского ясен: не может же он не знать, что «Накануне* продается на всех углах Москвы и Петербурга!
Менее ясны Вы, выворачивающий такую помойную яму. Так служить — подводить.
Обратимся ко второму случаю: Вы оглашаете письмо вне давления. Но у всякого поступка есть цель. Не вредить же тем, четыре года кряду таскающим не своей спине отнюдь не аллегорические тяжести, вроде совести, неудовлетворенной гражданственности и пр., в просто, сначала мороженую картошку, потом не мороженую, сначала черную муку, потом серую…
Или Вы на самом деле трехлетний ребенок, не подозревающий ни о существовании в России Г.П.У. (вчерашнее Ч.К.), ни о зависимости всех советских граждан от это о ГПУ, ни о закрытии «Летописи дома литераторов», ни о многом, многом другом… Допустите, что одному из названных лиц после 4 с половиной лет «ничегонеделанья» (от него, кстати, умер Блок) захочется на волю, — накую роль в его отъезде сыграет Ваше накануновское письмо! Новая экономическая политика, которая, очевидно, является для Вас обетованной землею, меньше всего занята вопросами этики: справедливости к врагу, пощады к врагу, благородства к врагу.
Алексей Николаевич, есть над личными дружбами, частными письмами, литературными тщеславиями — круговая порука человечности.
За 5 минут до моего отъезда из России (11-го мая сего года) ко мне подходит человек: коммунист, шапочно знакомый, знавший меня только по стихам:
— С Вами в вагоне едет чекист. Не говорите лишнего.
Жму руку ему и не жму руки Вам».

Д ТОЛСТОЙ уехал в Советскую Россию на следующий год. Воспевая Сталина, он стал академиком, лауреатом нескольких сталинских премий.
М. Цветаева обреченно вернулась в Россию вслед за мужем и дочерью в 1939 году. Мужа вскоре расстреляли, дочь и сестру отправили в лагерь. В 1941 году в Елабуге Цветаева покончила жизнь самоубийством. «В который раз такой конец»… За гробом великого поэта шел только сын, вскоре погибший на фронте.
И. Эренбург когда-то писал, что при Сталине жизнь была как игра в лотерею. Отчасти это верно. Но верно также и то, что шел нравственный отбор. Талантливые, сильные, честные гибли в i первую очередь. Освобожденная из лагеря после смерти Сталина сестра М. Цветаевой — Анастасия приехала в Елабугу и в том углу кладбища, где предположительно похоронили Марину Ивановну, поставила деревянный крест.
До недавнего времени это был единственный знак памяти крупнейшему поэту XX веке у нас в стране.

Ю. ДОЙКОВ.